А. А.: Помнишь в “Литературных мечтаниях” молодого Белинского фразу про то, что “поэзия на нашей почве – растение не туземное, а привозное”? Это он как раз имел в виду силлабические и силлаботонические стихи, которые действительно были “завезены”: первые – Симеоном Полоцким из польской традиции, вторые – практически одновременно разработаны Тредиаковским и Ломоносовым по образцу немецких. Но если брать “природную”, домонгольскую (и при монголах еще длившуюся) русскую поэзию – “Слово о полку Игоревом”, “Слово о погибели русской земли” – то это самый что ни на есть “верлибр”. Кстати, бытовали тогда и рифмованные стихи, раешник, но это скомороший, “низкий” жанр. А “высокая” была именно “верлибром”. Правда, современные стиховеды называют его “предверлибром” – они рассматривают “настоящий” свободный стих только как оппозицию регулярной поэтической речи. Возможно, для конкретных поэтов-модернистов дело обстояло именно так: в противопоставлении традиции. Но общие законы поэзии, которые позволяют писать свободным стихом, я думаю, те же самые, что привели к его возникновению и в Древней Руси, и вообще на заре человечества. Так ведь писалась ранняя поэзия многих народов, да и в Библии – в тех частях ее, которые ближе к поэтическому тексту, как “Песнь песней”, – мы его находим.

Из москвичей в последние годы, на мой взгляд, заметно продвинулся Александр Рапопорт. Хотя он не всё верлибром пишет, у него и в традиционной технике хорошие стихи.

Первое и главное - работа оформления на глубинном уровне восприятия. Человек открывает глаза и видит текст. Если он видит прямоугольную и вытянутую вертикально форму, он тут же просекает: ага, это стихи, - и речевой центр его изготавливается на ритм. Точнее сказать, человек-то сам - ничего не просекает на самом деле, за него это делает подсознание. Правое полушарие ожидает работы, левое расслабляется. Даже если это будут белые стихи или верлибр - всё равно в первую очередь будет определяться ритм. И даже если его в тексте принципиально не будет - всё равно упрямое подсознание будет елозить глазами туда-сюда, оценивая цезуры и паузы. Только вслед за этим процессом пойдёт осознавание смысла и восприятие стихотворения в цельности.
Иной вариант - текст оказывается сильно вытянут по горизонтали, заполняя собой всё отведённое пространство по ширине. "Проза", - определяет подкорковый секретарь и машет флажком левому полушарию - мол, тут надо вникать в смысл, валяй, вкалывай. Речевой центр тут не нужен, слова определяются не звучанием, но смыслом - и воспринимаются целиком как единые знаки.

Вопрос дисрифменности является решающим в дефиниции свободного стиха. Наличие или отсутствие рифмы определяет принципиально различные способы (не цели!) создания стихотворного текста со специфическими способами воздействия на читателя слушателя. Поэт, берущий на себя обязанность рифмовать, или метризовать, или рифмовать и метризовать одновременно, через формальную поэтику, как бы заключает конвенцию между собой и литературой. Поэтому такой вид стиха можно назвать конвенциональным стихом (от лат. conventio — договор, условие, соглашение). Термин «конвенциональный стих» имеет, на мой взгляд, то преимущество перед термином «традиционный стих», что и у конвенционального стиха, и у свободного стиха имеются свои многовековые традиции и своя классика.

Русский язык в этом отношении куда пластичней. Чуть ли не все слова могут меняться местами в предложении. Слова длиннее английских, поэтому трехсложники распространены почти так же, как и ямб с хореем, да и четырехсложники (пеоны) сплошь и рядом удаются. То есть стих весьма вариативен. А если добавить сюда возможность нарочитого “расшатывания” метрического стиха за счет пропуска-добавления внесхемных слогов, как это происходит в получившем в последние годы распространение акцентном стихе, ну, например, у Олеси Николаевой: