А. Г.: Я поделюсь своим опытом. Когда я работаю с рифмованным стихом, мне может прийти в голову одна строчка, или одна строфа. И эта вот конструкция у меня уже в воздухе, она уже есть. Я знаю ее, я могу не волноваться, я могу ее записать или просто запомнить и потом с ней работать. Со свободным стихом так не получается. Потому что энергетика и есть сама его внутренняя структура. Для верлибра, у меня во всяком случае, обычно должен быть очень сильный энергетический, одномоментный выброс. Лучше всего, сильнее всего получается, когда садишься и, почти не думая, записываешь этот речевой поток. То есть физиология – разная.

А. А.: Помнишь в “Литературных мечтаниях” молодого Белинского фразу про то, что “поэзия на нашей почве – растение не туземное, а привозное”? Это он как раз имел в виду силлабические и силлаботонические стихи, которые действительно были “завезены”: первые – Симеоном Полоцким из польской традиции, вторые – практически одновременно разработаны Тредиаковским и Ломоносовым по образцу немецких. Но если брать “природную”, домонгольскую (и при монголах еще длившуюся) русскую поэзию – “Слово о полку Игоревом”, “Слово о погибели русской земли” – то это самый что ни на есть “верлибр”. Кстати, бытовали тогда и рифмованные стихи, раешник, но это скомороший, “низкий” жанр. А “высокая” была именно “верлибром”. Правда, современные стиховеды называют его “предверлибром” – они рассматривают “настоящий” свободный стих только как оппозицию регулярной поэтической речи. Возможно, для конкретных поэтов-модернистов дело обстояло именно так: в противопоставлении традиции. Но общие законы поэзии, которые позволяют писать свободным стихом, я думаю, те же самые, что привели к его возникновению и в Древней Руси, и вообще на заре человечества. Так ведь писалась ранняя поэзия многих народов, да и в Библии – в тех частях ее, которые ближе к поэтическому тексту, как “Песнь песней”, – мы его находим.

У хороших поэтов все точки, запятые, тире вписаны в стих ритмом, и отменять их - дело напрасное.
Не всякое нововведение плодотворно и прочно. Только временем проверяется его жизнеспособность.
Еще не так давно многим казалось, что свободный танец Айседоры Дункан - это последнее слово искусства, как бы сдающее в архив строгий классический балет.
Айседора Дункан была и в самом деле очень талантлива и сыграла большую роль в истории хореографии. Но это ничуть не помешало развитию и процветанию классического балета. Он и до сих пор живет и продолжает одерживать блистательные победы.

А. А.: Да, он естественен для нашего языка. По крайней мере, это не искусственная калька с французского или, скажем, английского. Т.е. свободный стих отчасти явился привнесенным нововведением в том смысле, что зарубежный стихотворный опыт подсказал новым поэтам возможности его использования. Но он не был чужероден и лег на готовую почву. Ведь не все же прививается – вот силлабика, я думаю, неспроста не привилась. Или, к примеру, гекзаметр. И той, и другим у нас пишут время от времени, но, так сказать, “умышленно” пишут. А силлаботоника, кстати говоря тоже “привозная”, гениально легла на язык, оказалась для русского естественной – в этом-то смысле Бродский прав: язык диктует! Она до того естественна, что, как ты помнишь, Васисуалий Лоханкин разностопным ямбом просто разговаривал. Вообще, двустопный, особенно ямбический, стих замечательно ложится в структуру русского языка, совпадая со средней протяженностью слова. Настолько хорошо, что любой более или менее понаторевший человек способен на спор буквально через десять минут выражать свои мысли только разностопным ямбом. Это очень просто.

А. Вознесенский, «Стриптиз»