Желание вызвать новое чудо и объясняет стремление поэтов писать рифмованным стихом. Указание на эффект нерукотворности содержится и в классической рекомендации, что рифмующиеся слова по звучанию должны быть как можно ближе, а по смыслу как можно дальше. Соблюдение этой рекомендации должно было обеспечить небанальность ассоциаций, вызвать веру в существование «мистической» связи между рифмуемыми словами. Подобную функцию в стихотворении выполняет и смысловая аллитерация:

А. А.: Да, он естественен для нашего языка. По крайней мере, это не искусственная калька с французского или, скажем, английского. Т.е. свободный стих отчасти явился привнесенным нововведением в том смысле, что зарубежный стихотворный опыт подсказал новым поэтам возможности его использования. Но он не был чужероден и лег на готовую почву. Ведь не все же прививается – вот силлабика, я думаю, неспроста не привилась. Или, к примеру, гекзаметр. И той, и другим у нас пишут время от времени, но, так сказать, “умышленно” пишут. А силлаботоника, кстати говоря тоже “привозная”, гениально легла на язык, оказалась для русского естественной – в этом-то смысле Бродский прав: язык диктует! Она до того естественна, что, как ты помнишь, Васисуалий Лоханкин разностопным ямбом просто разговаривал. Вообще, двустопный, особенно ямбический, стих замечательно ложится в структуру русского языка, совпадая со средней протяженностью слова. Настолько хорошо, что любой более или менее понаторевший человек способен на спор буквально через десять минут выражать свои мысли только разностопным ямбом. Это очень просто.

Первое и главное - работа оформления на глубинном уровне восприятия. Человек открывает глаза и видит текст. Если он видит прямоугольную и вытянутую вертикально форму, он тут же просекает: ага, это стихи, - и речевой центр его изготавливается на ритм. Точнее сказать, человек-то сам - ничего не просекает на самом деле, за него это делает подсознание. Правое полушарие ожидает работы, левое расслабляется. Даже если это будут белые стихи или верлибр - всё равно в первую очередь будет определяться ритм. И даже если его в тексте принципиально не будет - всё равно упрямое подсознание будет елозить глазами туда-сюда, оценивая цезуры и паузы. Только вслед за этим процессом пойдёт осознавание смысла и восприятие стихотворения в цельности.
Иной вариант - текст оказывается сильно вытянут по горизонтали, заполняя собой всё отведённое пространство по ширине. "Проза", - определяет подкорковый секретарь и машет флажком левому полушарию - мол, тут надо вникать в смысл, валяй, вкалывай. Речевой центр тут не нужен, слова определяются не звучанием, но смыслом - и воспринимаются целиком как единые знаки.

Очевидно, строгий и точный размер был нужен ему для того, чтобы выделить в потоке современного, грубоватого, подчас озорного просторечья торжественные строчки, обращенные к будущему.
В этом сочетании вольного стиха с правильным стихотворным размером есть своя новизна. Маяковский и тут остается новатором.

А. А.: Я знаю, многие пишут верлибры именно так – это своего рода медитация. Но, честно сказать, они редко удаются. Поэзия, на мой взгляд, вообще требует скорее предельной концентрации чувства, чем самозабвения. И такой самозапущенный механизм чаще порождает под видом стихов довольно однообразные тексты. Впрочем, каждый ведь пишет по-своему...