Таким образом, смысл стихотворения в громадной степени зависит от рифмопорождающих способностей пишущего, то есть рифма выступает в качестве стимулятора и регулятора ассоциативного мышления (так называемое рифменное мышление). Оттого-то и любят конвенциональные поэты называть процесс своего творчества «колдовством», «шаманством», «волшебством», «наитием» и т. п. Оттого-то и возможна абстрактная заготовка рифм, как семян, из которых в будущем прорастет содержание.

Очевидно, стих живет и развивается, как и все в жизни, диалектически. Смелые поиски новых путей уживаются и чередуются со столь же смелым обращением к лучшим традициям, обогащенным новыми открытиями.

Бывают стихи в форме стихов, а бывают стихи в форме прозы. Такие пульсирующие потоки текста. Не знаю, кто первый их придумал, но, наверное, это было довольно давно. Скажу пару слов о приёмах владения этой техникой, которые мне известны.

Поэзия неспроста обросла своими “вторичными” признаками – многообразными размерами, изощренной рифмой. Подчеркивая внутреннюю ритмику стиха, они не только расширили выразительные возможности (правда, приметно стирающиеся при злоупотреблении), но и серьезно облегчают восприятие поэтической природы текста. Я не думаю, что можно обрести настоящих читателей верлибра, минуя традиционные стихи. Полагаю даже, что поголовный переход на верлибр отчасти и привел в англоязычных и франкоязычных странах к почти полной потере читателя стихов вообще.

...что, если это проза,
Да и дурная?..

Во-вторых, наличие рифмопары облегчает запоминаемость стихотворения (мнемоническое свойство рифмы). Некоторые исследователи считают данное явление тоже положительным (А. Коваленков). По моему, все обстоит как раз наоборот. Запоминаемоеть рифменного стихотворения приводит к его амортизации. Живя в подсознании, оно возникает кстати и некстати, забалтывается, психологически стареет, утрачивает новизну и остроту.