А. Г.: Ты понимаешь, это, в принципе, еретическое заявление. В русской традиции
подход другой. Бродский об этом писал и говорил: “поэт является орудием языка”.
Все делает язык, а ты только являешься медиумом этого языка, и так далее.
А. А.: Да, конечно, хотя это – пограничные явления. И грань между ними бывает
очень тонкой. Вот только подходят они к ней – с противоположных сторон:
стихопроза – это проза с усиленной ритмической организацией и, обычно,
повышенной образностью; а свободный стих – это, безусловно, стихи. Тут важную
роль играет установка автора: что именно он пишет. И, вслед за ним, у читателя –
что именно тот читает. По-моему, у Лотмана в “Анализе поэтического текста” есть
это тонкое наблюдение: один и тот же текст по-разному читается в зависимости от
того, полагаем ли мы его стихами или прозой. Ну, и пишется по-разному. Так вот.
Стихопроза – это проза, а свободный стих – это стихотворение с соответствующей
структурой. Казалось бы, технический вопрос, но за ним стоят разные типы
мышления. Вообще, поэзия и проза имеют разное происхождение.
Теперь перейдем к рассмотрению влияния метра. О том, насколько велика разница
между метрическим стихом и свободным, говорить не приходится. Метрический стих
противоположен свободному стиху и по идиосинкразии к заданности (пять размеров),
и естественности речевой интонации (метрическая строка — прокрустово ложе: фраза
и синтагма, как правило, или короче, или длиннее ее). Кроме того, метр оказывает
сковывающее влияние на лексический выбор и порядок слов в строке, а также
содержит ряд литературных ассоциаций. Вот, например, стихотворение, описывающее
стриптиз. Двустрочия шестистопного хорея делают его в метрическом отношении
подобным «Камаринской»:
А. А.: Русский вольный стих – это дедушка Крылов: рифмованный разностопный ямб.
Белый стих – обычное метрическое стихотворение, только нерифмованное. А
верлибр... для него придумано много разных определений. Могу дать то, к которому
я пришел: это безрифменный стих со свободной ритмической организацией. Обычно
все помнят, что “безрифменный” и что ритмическая организация – “свободная”, а
про то, что “организация” – забывают.
Конечно, можно говорить о паузе между опытами Серебряного века и новой
востребованностью верлибра в 1960-е – 80-е. Отчасти этот перерыв правда связан с
идеологией, с агрессивно-примитивной советской эстетикой. Но я не уверен, что
дело только в них. В американской поэзии, если я верно понимаю, тоже пролегла
изрядная пауза между Уитменом и повальной верлибризацией последних десятилетий.
Во всяком случае, у нас верлибр в ХХ веке оказался не единственной – и далеко не
самой распространенной – формой модернизации стиха не только по идеологическим
причинам. В свободной от такого давления эмигрантской поэзии его и вовсе
практически не было.