Верлибр должен занимать свою нишу. Его гипертрофия во французской, американской
и некоторых других поэзиях, хотя и по несколько разным причинам, отчасти связана
со свойствами языка, от которых регулярный стих вдвойне зависим. Представь, что
все русские стихи были бы написаны только мужскими рифмами – а ведь именно так
обстоит дело с французскими, где ударение всегда на последний слог. А теперь
вообрази, что все они написаны исключительно женской рифмой, как польские – там
ударение на предпоследнем слоге. Дальше. Жесткий порядок слов в английском
заметно ограничивает естественность и гибкость поэтической речи, а их обычная
краткость затрудняет использование более длинных, чем двустопные, размеров. Ну и
т.д.
По-настоящему второе слово рифмопары всегда должно быть подобрано таким образом,
чтобы обмануть рифменное ожидание.
А. А.: В сущности, один и тот же процесс. Он состоит, если условно расчленить
(на практике это, разумеется, нерасчленимо), из момента поэтического восприятия
мира – и из воплощения его в слова, которые этот образ запечатлевают и делают
потом доступным читающему. У одного это поэтическое облако оформляется
верлибром, у других ямбом, амфибрахием... Только у верлибриста, я думаю, тон
задает первая сторона процесса, а у пишущего в традиционной манере – вторая.
А. А.: Кстати, современные литературоведы их даже на два “поджанра” делят:
“короткий” и “длинный” верлибр. Действительно – разные художественные механизмы.
Ну а что касается выбора, то в тот момент, когда рождается замысел, в общем-то,
всегда понятно, какой формы он требует. Хотя бывает и так: кажется, что будет
короткий, а потом смотришь – “переросло” в длинное... По крайней мере, на чем
короткий верлибр построен – понятно: это всегда образ некий, или парадокс, когда
вдруг тебе открывается какая-то новая сущность и требует запечатления.
А. Г.: Можешь дать определение – верлибра, белого стиха и русского свободного
стиха?