В наши дни даже родилась псевдоспасительная «теория банальной рифмы», как
ничейного предмета общего пользования, который может уберечь от хищений и
художественной девальвации.
У Диккенса в романе "Наш общий друг" великолепно изображены разбогатевшие
выскочки, так называемые "нувориши".
У этих новоиспеченных богачей все новое: новая мебель, новые друзья, новая
прислуга, новое серебро, новая карета, новая сбруя, новые лошади, новые
картины...
Да и сами-то они с иголочки новые.
А. Г.: Можешь дать определение – верлибра, белого стиха и русского свободного
стиха?
Но, как мы видим, "освобождение" стиха не ограничивается ликвидацией рифмы,
стихотворных размеров, а заодно и запятых. Подчас оно ведет к полной бесформице,
и самые тонкие ревнители формы оказываются ее убийцами.
В поэзии происходит то, о чем говорит Тютчев в стихах о лютеранской церкви,
упростившей до бедности свой обряд и обстановку:
2) Любовная лирика сложна потому, что в стихотворении нельзя говорить о СВОЕЙ
любви. Читателю это не интересно. Ну зачем мне знать, что Пупкина любила
Соколова, и он ее бросил, или о том, что секс у Воротниковой был лучше секса
Задрыпина? Читая любовную лирику, я ищу не этого. Я ищу СЕБЯ. Если вы хоть
немного литератор, пишите про МЕНЯ. И тогда, возможно, у вас будут появляться
оттенки и полутона. Не надо писать о силе вашего чувства. Напишите, почему мне
интересна сила Вашего чувства. Напишите, что я, сидя один дома вечером, во мраке
заточения, жду ЕЕ. Или не пишите вообще. Помните – в 90 процентах случаев люди
обращаются к любовной лирике ради того, чтобы получить опыт решения проблем. И
используют стихи, как учебник.