2) Любовная лирика сложна потому, что в стихотворении нельзя говорить о СВОЕЙ любви. Читателю это не интересно. Ну зачем мне знать, что Пупкина любила Соколова, и он ее бросил, или о том, что секс у Воротниковой был лучше секса Задрыпина? Читая любовную лирику, я ищу не этого. Я ищу СЕБЯ. Если вы хоть немного литератор, пишите про МЕНЯ. И тогда, возможно, у вас будут появляться оттенки и полутона. Не надо писать о силе вашего чувства. Напишите, почему мне интересна сила Вашего чувства. Напишите, что я, сидя один дома вечером, во мраке заточения, жду ЕЕ. Или не пишите вообще. Помните – в 90 процентах случаев люди обращаются к любовной лирике ради того, чтобы получить опыт решения проблем. И используют стихи, как учебник.

Конечно, можно говорить о паузе между опытами Серебряного века и новой востребованностью верлибра в 1960-е – 80-е. Отчасти этот перерыв правда связан с идеологией, с агрессивно-примитивной советской эстетикой. Но я не уверен, что дело только в них. В американской поэзии, если я верно понимаю, тоже пролегла изрядная пауза между Уитменом и повальной верлибризацией последних десятилетий. Во всяком случае, у нас верлибр в ХХ веке оказался не единственной – и далеко не самой распространенной – формой модернизации стиха не только по идеологическим причинам. В свободной от такого давления эмигрантской поэзии его и вовсе практически не было.

Очевидно, что когда нам попадаются стихи в форме прозы - подкорку начинает неизбежно клинить. И если бы в качестве ОС у нас там стояло какое-нибудь детище Майкрософта, я бы сейчас тут ничего этого уже не писал. Но разработчик у нас был, к счастью, другой, и поэтому мы можем, не торопясь, рассмотреть, что именно происходит в нашей голове.

Вместе с Буричем идею свободного стиха отстаивал Вячеслав Куприянов, интересный поэт. Он был, пожалуй, единственным в советские времена, чьи верлибры издавали книгами, – у остальных, я говорил, только вперемежку с благонамеренной силлаботоникой.

В наши дни даже родилась псевдоспасительная «теория банальной рифмы», как ничейного предмета общего пользования, который может уберечь от хищений и художественной девальвации.