А. А.: Русский вольный стих – это дедушка Крылов: рифмованный разностопный ямб. Белый стих – обычное метрическое стихотворение, только нерифмованное. А верлибр... для него придумано много разных определений. Могу дать то, к которому я пришел: это безрифменный стих со свободной ритмической организацией. Обычно все помнят, что “безрифменный” и что ритмическая организация – “свободная”, а про то, что “организация” – забывают.

Вообще, отдельных ярких верлибров довольно много. Но серьезных сложившихся поэтов – со своей поэтикой – наперечет. Впрочем, то же ведь и в традиционных стихах. Соотношение тут примерно одинаковое, но последовательно работающих в технике свободного стиха профессиональных поэтов (я не говорю про дилетантов, там иная статистика) приметно меньше. Да и история у русского верлибра, как мы уже говорили, куда короче. И такого крупного и всеобъемлющего явления, каким, например, был Уитмен в американской или Аполлинер во французской, в ней нет. Это может быть делом будущего. Хотя предсказать, каким будет следующий великий, – нельзя. Вот, Бродский наш последний по времени великий поэт, не так ли? А кто окажется следующим, и будет ли он писать акцентным стихом, ямбом, гекзаметром или верлибром – я предсказать не берусь. А если бы это можно было угадать, то было б неинтересно.

По всем пунктам данной проблемы существует изрядное количество предрассудков и мифов. Попробую кое-что прояснить. Поиски места свободного стиха в системе русского стихосложения привели меня к идее всеобщего обследования ритмологических признаков стиха и их последующей графической записи. В итоге получилась вышеприведенная таблица «Ритмологическая характеристика текста, состоящего из двух авторских строк (стихи)». Становится ясно, что свободный стих — это дисрифменный дисстопный стих. Справа он граничит с рифменным дисстопным стихом своего же класса, а снизу с «дольником» или, в моей номинации, с нерифмованными стихами межкласса полистопных стихов.

Занятно: как оказалось, мы с ним шли какое-то время, что называется, параллельными курсами, только я-то начал в 70-м, а он, я думаю, еще в начале 60-х. Мы совершенно ничего друг о друге не знали (его ведь тоже не печатали), а когда в начале 90-х познакомились и обменялись книжками, то глаза друг на друга выпучили, настолько некоторые художественные решения оказались сходными. Мы подружились с ним. Он умер в 1994-м...

1.
Февраль. Достать чернил и плакать! Писать о феврале навзрыд, пока грохочущая слякоть весною черною горит. Достать пролетку. За шесть гривен, чрез благовест, чрез клик колес, перенестись туда, где ливень еще шумней чернил и слез. Где, как обугленные груши, с деревьев тысячи грачей сорвутся в лужи и обрушат сухую грусть на дно очей. Под ней проталины чернеют, и ветер криками изрыт, и чем случайней, тем вернее слагаются стихи навзрыд.

Эти строгие, точные созвучия, это стойкое, упорное повторение одной и той же гласной в рифмующихся и нерифмующихся словах ("хладнокровно", "ровно", "пустое", "дрогнул") с необыкновенной четкостью передают пристальность и длительность кощунственного прицела. Не только последняя строчка, но и вся строфа вызывает в нашем воображении прямой ствол взведенного Дантесом пистолета, - как будто бы сейчас, на наших глазах решается судьба Пушкина.
Рифма - это до сих пор действующая сила, которую нет расчета и основания упразднять.
Навсегда запоминаются полнозвучные и щедрые, в первый раз найденные, но такие естественные, будто они от века существовали, рифмы доброй здравицы Маяковского: