Провинция выглядывает из норки, как испуганный полевой зверок.
А столица,
накапливая постепенно впрок
европейскую спесь и легкий американский жирок,
начинает собой гордиться...
– то станет понятным, что обновление поэтической формы вполне возможно и в рамках “регулярной” поэзии.

В. Маяковский, «Сергею Есенину»

Разве это не его характерные слова - "громада лет", "весомо, грубо, зримо" или слово "сработанный"? Стихи пронизывает излюбленная Маяковским "хорошая буква" - р. Созвучия в конце слов богаты и полны: "зримо - Рима", "прорвет - водопровод".
Для чего же понадобилось Маяковскому ввести в живую, разговорную - "во весь голос" - речь эти классические ямбы, отточенные, как латинская надпись на памятнике?

В определенном смысле писать верлибром сложнее. Традиционные стихи прокладывают “рельсы” не только читателю, но и автору: сама работа с размером, подбор рифмы часто ему подсказывают – это своеобразный “brain storm”, где стимулом оказываются размер и рифма, они “сами” порождают новые образные ходы, которых изначально в голове не было. Думаю, когда Бродский говорил, что “пишущий стихотворение пишет его потому, что язык ему продсказывает или просто диктует следующую строчку” и что “поэт... порой оказывается очень удивлен тем, что получилось, ибо часто получается лучше, чем он предполагал, часто мысль его заходит дальше, чем он расчитывал”, – он описывал именно этот вот процесс. И, боюсь, принимал за “диктат языка” – “диктат” силлаботоники.

Во-вторых, наличие рифмопары облегчает запоминаемость стихотворения (мнемоническое свойство рифмы). Некоторые исследователи считают данное явление тоже положительным (А. Коваленков). По моему, все обстоит как раз наоборот. Запоминаемоеть рифменного стихотворения приводит к его амортизации. Живя в подсознании, оно возникает кстати и некстати, забалтывается, психологически стареет, утрачивает новизну и остроту.