При наличии четкой программы содержания рифма из рычага ассоциативного мышления пре вращается в тормоз ассоциативного мышления. Наглядным примером этому может служить процесс стихотворного перевода, когда в рамках однозначной смысловой партитуры и лексики надо найти два десятка редифных рифм.

Вопрос в том, куда ведет поэзию "раскрепощение" стиха, все более приближающегося к прозе, подчас лишенной даже того сложного и скрытого ритма, который вы уловите в лучших образцах прозы.
И вновь вспоминается вопрос Пушкина:

Вместе с Буричем идею свободного стиха отстаивал Вячеслав Куприянов, интересный поэт. Он был, пожалуй, единственным в советские времена, чьи верлибры издавали книгами, – у остальных, я говорил, только вперемежку с благонамеренной силлаботоникой.

Итак, проза воспринимается человеком словами, стихи - фонемами. Первый способ определённо быстрее и энергоэкономичнее. Человек видит нечто, написанное в форме прозы, и начинает читать его со скоростью, ориентированной на слова целиком. Где-то на втором предложении он замечает некую подставу - идёт лишняя информация. За несколько наносекунд определяется её суть - это ритм; идёт оценка её важности - случайно это или нет, мешает ли, является ли дополнением; принимается решение о смене восприятия. Глаза возвращаются к началу текста и человек читает его снова, медленнее и по-другому оценивая. Рифма, наличествующая в таком тексте, - частный случай его единого ритма и весьма помогает делу, обозначая необходимые ключевые паузы.

На "прозовой" обычной скорости это не воспримешь, придётся волей-неволей ползти медленно - но и войдёт больше. Много такого добра не прочтёшь в один присест - от непривычной работы мозги устают быстрее.

В определенном смысле писать верлибром сложнее. Традиционные стихи прокладывают “рельсы” не только читателю, но и автору: сама работа с размером, подбор рифмы часто ему подсказывают – это своеобразный “brain storm”, где стимулом оказываются размер и рифма, они “сами” порождают новые образные ходы, которых изначально в голове не было. Думаю, когда Бродский говорил, что “пишущий стихотворение пишет его потому, что язык ему продсказывает или просто диктует следующую строчку” и что “поэт... порой оказывается очень удивлен тем, что получилось, ибо часто получается лучше, чем он предполагал, часто мысль его заходит дальше, чем он расчитывал”, – он описывал именно этот вот процесс. И, боюсь, принимал за “диктат языка” – “диктат” силлаботоники.